Альфа Центавра [СИ] - Владимир Буров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы понимаете, что этого нельзя делать? — спросил Василий.
— Нет.
— Все, кто уже пытался делать эти вылазки где?
— Где?
— Вот именно, что скорее всего мы даже никогда не узнаем, куда они удалились.
— Но вы вернулись, мин херц, — выдала Елена.
— Я? Так это уже когда было-то? Давным-давно.
— Все равно я запишу, что тот, кто вернулся один, как было сказано:
— Спрятался в кусты, а когда всех увели в плен, сказал:
— Прошу прощенья, я просто проспал.
— Вам бы, мэм, не в действующей армии работать, а в натуральной контрразведке: подозреваете людей без оснований.
— Если ты, дедушка, хочешь доказать свою состоятельность — иди в контратаку, и докажи свою полную лояльность городу Царицыну.
— Я здесь командир. Если уйду — кто будет командовать?
— Я.
— Это невозможно. И знаешь почему? Командовать крепостью может только тот, когда хоть когда-нибудь командовал див-и-и-зией.
— Вот давай пойдем и спросим у первого встречного, и увидишь, что он ответит.
— Ладно, но если нет, то сама пойдешь или искать танк на темнеющем поле, или гусятницей в курятник. Тут как раз они заметили Леву понуро бредущего по стене, ибо. Ибо все уже чувствовали, что начинается решающий бой за город, и перестали шастать за его ворота и обратно. Такая монетарная политика не приносила монет.
— Чё, Лева, скушно? — крикнула дочь Аги и Махно.
— Да, мэм, коплю деньги на дорогу, думаю, сдаваться придется, а бежать некуда — без денег: пути не будет.
— Ты в курсе, что Василий Иванович уходит в контрразведку?
— Нет.
— Но это так. Поэтому представь себе, что я устрою шмон, тогда вообще у тебя ничего не останется.
— Ты будешь главной? — решил уточнить Лева. И добавил: — Не думаю. И знаешь почему? Как только уходит герой — тут же находится другой, ибо.
— Ибо?
— Ибо свято место — пусто нэ бывает!
— Что ж, это логично, — задумчиво ответила Елена, — но только здесь больше никого нет, кто мог претендовать на эту диспозицию, или ты имеешь в виду себя?
— Нет, ибо сказано:
— Придут и обрящут.
— Хреновина какая-то, ты понимаешь, что он говорит? — обратилась Елена к Василию Ивановичу.
Глава 45
— Логика — это видеть то, что находится за чертой видимости, — сказал Василий Иванович, — значит, вполне может быть.
— Послушайте, я в это не верю.
— Как хочешь, я уйду, — сказал печально Василий, — но тогда участь Царицына может быть предрешена.
— Да иди уж, не пророчь, тут без тебя пророков хоть отбавляй, и я рада, что сейчас они все расселись по кабакам, а то ни пройти — ни проехать, чтобы не задавить пророка.
Василий Иванович ушел, и к вечеру нашел засыпанный землей, травой и даже откуда-то взявшимися деревьями Сонькин танк.
Далее, Врангель переходит на сторону Белых. Как?
Василий Иванович ушел, и нашел танк, засыпанный чем попало, но очень уютно и незаметно.
— А-аткрыва-а-й-й! — рявкнул он так, что разбудил бы не то, что мертвого, но и любого другого.
— Я не спала, — ответила Сонька, когда отрыла нижний люк.
— Не боишься открывать первому встречному?
— Кроме тебя так придурошно никто не орет.
— Спасибо, что пригласила. И да:
— Чем угощаешь?
— Ну, ты сказанул, брат.
— Я тебе не брат.
— Тем не менее, должен понимать, что я в походе, уже две вечности. Одну, когда меня дезориентировали на сторону Белых, а вторую вечность я болтаюсь по этому полю без права переписки, или хотя бы контакта с людьми другой ориентации.
— Спасибо за спирт, — сказал Василий, предлагая свою:
— Царицынскую колбасу на общий стол, — у вас на этом поле боя все пьяные, а у нас — сытые.
— Ты хочешь ввести меня в заблуждение? — спросил Сонька, — напрасно, я не враг, и очень, очень близкий друг.
— Не надо так говорить, дорогая. И знаешь почему? Ибо друг наш близкий теперь находится, как правило, в заградотряде. Нужны неопровержимые доказательства, что вы не просто решили перейти на Нашу Сторона, но и имеете-те-е такую возможность. Или ты по глупости думаешь, что нас просто так от фонаря сделали одних белыми, а других красно-зелеными?
— Вы думаете, сэр, что одной моей воли недостаточно, чтобы стать царичанкой?
— Нет, конечно, и дело не в том, что и без вас, милая, в хгороде и иво окрестностях много претенденток на звание царицы, но совершенно ясно, что деление на Красных и Белых закреплено в серверах Альфы Центравры-а.
— У тебя нет туда доступа? — жалостливо спросила Сонька.
— Ответ на этот вопрос очень простой, — сказал Василий, — и знаешь почему?
— Ни у кого его нет? Да, только сам каждый может изменить своё адаптированное к одной из сторон сознание. И я рада, что теперь уже не надо доказывать тебе, что я — твоя! Ибо:
— Ты теперь сам вывел формулу сотрудничества:
— Здесь абсолютно нет предателей! — И следовательно, можно всем доверять смело. Но, как говорится:
— Доверь-ай, но про-верь-ай!
— Да, конечно, все честные по определению, и даже более того:
— Могут даже не догадываться, что:
— А за иво спиной сто-я-ли-и!
— Нет, кто-то об этом знал, и записал для памяти в Библии. Но не только с течением времени, но и тогда уже большинству было:
— Как об стенку горох. — Или как сказал Апостол:
— Посмотри в зеркало, и сделай опять также, по-своему, ибо вы Человек Разумный, и на большее не способны.
— Что мне делать?
— Иди на Царицын и докажи, что тебя:
— А меня пуля не берет!
— Пушечные снаряды хуже, чем обычные пули, они разрывают на части, которые потом не собрать.
— В свой танк не попадут.
— Я в эти сказки и приз-казки не верю.
— Тем не менее, у тебя больше нет выбора.
— Не понимаю, почему мне нельзя получить мандат: все на Деникина — или, что у них есть еще там?
— А в том-то и дело, что кроме твоего Махно, там больше никого нет. И я больше чем уверен: захочет командовать Ар-р-ми-ей-й! А ты говоришь:
— Он ушел на разведку в тайгу, а ты осталось тут заведовать столовой в Кремле.
— Что? Ах, ты об этом. Нет, ты ошибаешься, нельзя запрячь в одну телегу трепетную лань, а этого ишака.
— Нельзя-то нельзя, да только можно.
— Я не понимаю, почему мне нельзя идти впереди ударного батальона:
— Все, чтоб — На Дэна толстожопого-писарчука!
— Ты скомпрометируешь наше доброе дело.
— Ах, вон оно как.
— Я не то хотел сказать, а только: можешь нас подставить, как щука Емелю, ибо:
— Он так и не научился ничего делать.
— Дак, ты сам сказал, что все наши добрые намеря-е-ния: бессмысленны.
— В общем так, пойдешь и поведешь его на Царицын.
— Это что-то вроде володи: закрыть амбразуру своей грудью, или, что тоже самое:
— Провести разведку боем?
— Это вопрос?
— Да, потому что заниматься такой хренопасией мне неохота. Нет, и знаешь почему? Это похоже на шпионку, которой больше некуда деваться, как только согласить на заведомо провальное задание, чтобы немцы во Франции думали:
— Мы иво взяли, — ну, для отчетности, необходимой, чтобы и мы им послали такого же засланного казачка с миссией Невыполнима, ибо она:
— Провал по определению.
— Я понимаю, — сказал Василий Иванович, — ты намекаешь, что мне лучше было не приходить.
— Да, ибо такие вещи надо самому делать, а не другим предлагать, непорядо-ш-но получается.
— Я бы пошел, но никто не поверит, что я — Белый.
— Это да, сволочь ты еще та. Нет, нет, и не упрашивай. Лучше дай мне другое задание.
— А это?
— Это? Возьми себе.
— Ну как ты не понимаешь: я известный — не мохгу.
— Если ты очень чего-то хочешь — сможешь. Скажи, что ты и есть легендарная Сонька Золотая Ручка.
— А если трахнут?
— Не давайся, приемы Дзю До знаешь?
Василий Иванович почесал загривок. Да, это действительно опасное задание, но как грится:
— Нам ли быть в печали? — И ответ:
— Не нам. И в результате мы видим красивую, не верящую в превратности судьбы молодую леди — возможно имеющую прибалтийские или польские, может быть даже дворянские корни — качающуюся на качелях, в волосах у нее цветы согласной если не на все, то на очень многое, мадьярки. Точнее, не качающуюся, а качавшуюся на качелях соблазнительную, как пельмени в горшочке в воображении человека, возвращающего с пляжа на Волге к ближайшему кафе, а оно находится высоко на горе. Потому что сидела она на окне уже, спиной, между прочим, к залу, где нервничал Фрай, ибо понимал всей душой:
— Не даст она ему пожрать спокойно. — А он именно тот Гость с Волги, который очень хочет есть. На Волге на самом деле не был, но сидел в тиши кабинета и кусал только жопу карандаша, да смотрел на чернила, понимая: